Every time an artist dies, God lets them paint the sky that night to say goodbye.
«...Говорят, когда умирают художники, на прощание Бог разрешает им раскрасить небо в свои цвета.
Дженсен не верил в Бога. Он жил в дешевой крохотной комнатушке на самой окраине Стиллуотера, штат Миннесота, и по утрам вместо аромата горячего кофе вдыхал скипидар. Я часто спрашивал его, почему он тратит все худо-бедно заработанные деньги на новые краски, растворитель и бумагу, а не на еду и одежду, но Дженсен никогда не отвечал. Только пожимал плечами и виновато улыбался в ответ.
читать дальшеЯ теперь догадываюсь: он просто не мог по-другому. Как можно пытаться насытиться хлебом, когда не утолен голод в душе — сосущий изнутри, царапающий, непрекращающийся?
Дженсену не хватало эмоций. Он никогда не пытался уехать из Стиллуотера, но ему всегда было мало этих 7 тысяч жителей, аляповатых тесных домов из красного кирпича, маленьких кафешек под белыми зонтами и нашпигованных тут и там художественных галерей. Дженсен искал себя на ночных улицах Стиллуотера, у мостов, в зелено-серых скверах и под светом фонарей.
Я приезжал к нему каждые два месяца и видел его тщетные попытки нарисовать настоящую картину.
— У меня нет красок, чтобы нарисовать то, что я хочу, — говорил Дженсен, сердито кидая кисти в угол и закрывая нетронутое полотно старой газетой (кажется, это была SW Chronicles). Тогда я, глядя на его нахмурившееся лицо, едва сдерживал улыбку и предлагал прогуляться по вечернему городу. Проветриться, выпить по чашке чая, за которые, не слушая бурные протесты, платил я. Обычно это помогало, и в ту же ночь Дженсен, вдохновившись, при свете луны рисовал очередной набросок. Но так я мог поднять его настроение только на несколько дней.
— Не могу найти нужный оттенок, — жаловался он, в сотый раз смешивая на палитре краски и ловким, отточенным движением накладывая мазок на холст. Мне было нечего ему ответить, потому что я видел, что его картины и так хороши. Как уже проданные, так еще и не нарисованные.
— Мне нужно больше места, — говорил Дженсен, когда я приезжал к нему в другой раз, и мы вдвоем принимались выгребать из углов скопившийся хлам, вытряхивать из шкафа старые газеты (это снова SW Chronicles) и выбрасывать на улицу полотна с давно потрескавшейся и выцветшей краской.
Дженсену не хватало места, не хватало эмоций, чтобы выразить их на сером холсте, ему не хватало красок. Мольберт днем и ночью стоял посреди его комнаты, в то время как сам Дженсен ютился на матрасе возле одной из обшарпанных стен, обклеенных фотографиями и вырезками.
Ему было мало того, что он видел.
Проходили дни, года, на улицах Стиллуотера появлялось все больше людей, а Дженсен все чаще оставался сидеть ночью на причале, вглядываясь в темноту и ища в ней новые цвета.
Он присылал мне письма, когда удавалось раздобыть пару лишних монеток от продажи своих картин. В них он писал, что не сожалеет о своей жизни, но уже знает, что ему осталось недолго, потому что он запомнил и воспроизвел уже каждый листочек в сквере, каждый камень в мостовой, каждый белоснежный зонт и мост Стиллуотера.
Я приезжал, и Дженсен неизменно улыбался мне своей виноватой улыбкой и пожимал плечами на любые строгие вопросы. Я видел, как он похудел, но не говорил, потому что для Дженсена это не имело ровным счетом никакого значения.
— Ты же меня знаешь, — говорил он, и все чаще его взор устремлялся за окно, где за облаками скрывалось осеннее солнце, — кисть да палитра — вот, что важно. Каждый человек хочет что-то раскрасить. Кто-то себя, кто-то – других, остальные рисуют картины.
— А что хочешь раскрасить ты? — спрашивал я его, втайне надеясь, что Дженсен уже нашел ответ на свой вопрос.
Но нет, он не находил, и мы расставались снова.
В последнее лето я получил от него сразу два письма, тонко и неизменно пахнущие скипидаром: в одном он говорил, что приезжать не стоит и что он продал мольберт и кисти. Сказал, так будет лучше, ведь теперь какой-нибудь другой художник сможет попытать счастья в поиске своей картины. В другом прилагал свой последний набросок: возвышающийся черными пиками мост, сине-рыжая вода, в которой отражалось небо, разрезанное красными всполохами и тяжелыми, серыми мазками облаков, и брошенная в малахитовой траве кисть на переднем плане.
Дженсен умер спустя две недели. Не знаю, как он продержался так долго и почему в свои последние дни он отказался от рисования, но, я думаю, он что-то действительно увидел тогда. В темноте. Что-то, что подсказало ему выход.
Я очень жалею, что меня не было рядом. Его картина до сих пор хранится у меня, завернутая в старую газету, как напоминание о том, что иногда мало и холста, чтобы выразить наши эмоции.
Я приехал в Стиллуотер осенью в поисках того, что я бы мог сохранить в память о Дженсене. И вы, жители этого городка, этого не заметили, конечно, но другие уличные художники рассказали мне, что на следующий день после смерти Дженсена небо было особенно ярким. Они описывали его бесстрастное, но палящее солнце, огненный, но хмурый закат, пронзительно-синие тучи и небосвод, полный тысячи оттенков. Это было небо, которое еще никто никогда не видел над Стиллуотером.
Один из таких творцов кисти, каким был и Дженсен, поведал мне, что, когда умирают художники, на прощание Бог разрешает им раскрасить небо в свои цвета.
Дженсен не верил в Бога, но, я думаю, именно тогда он наконец-то нашел подходящий ему холст. И краски, которые смогли выразить все его эмоции.»
SW Chronicles,
Неизвестный Автор, 22 Ноября 1987 г.
Неизвестный Автор, 22 Ноября 1987 г.
обзорам